Поэты «Искры». Том 2 - Страница 6

В мужике сердечный пламень я
Этой речью оживил,
И старик честное знаменье
С благочестьем сотворил.

161. ГРОЗНЫЙ АКТ

У редактора газеты,
Злой противницы движенья,
Собрались друзья по зову
Для совета в воскресенье.

Уж давно редактор смелый
И сотрудники газеты
Встречу юного прогресса
Слали грозные ответы;

Уж давно они где можно
Порицали дружным хором
Наше время, век растленный —
И проклятьем и позором

Всё клеймили; в их «Беседе»
Дон-Кихоты тьмы кромешной
Проповедовали с жаром
Аскетизма путь безгрешный,

Дух терпенья и молчанья…
Но теории прекрасной
Тех новейших публицистов
Не внимал наш век ужасный.

И к редактору «Беседы»
Приглашенные собратья
Собрались, чтобы услышать
Акт торжественный проклятья,

Акт проклятья громогласный
Окаянному прогрессу,
Людям нового развитья —
Всем служащим века бесу.

Собралося заседанье
И внимало с умиленьем,
Как редактор, жрец премудрый,
Им читал акт отлученья.

Волоса назад отбросив,
Став с приличной сану позой,
Начал он, сверкнув очами,
Распаленными угрозой:

«Силой правды и закона,
Силой истин всемогущих
Всех, науки и прогресса
Власть открыто признающих,

Мы клянем и к мукам вечным
Абирона и Дафона
Обрекаем их для казни,
Горьких мук, и слез, и стона.

Мы клянем их именами
Ксенофонта и Фаддея,
И отныне и вовеки
Проклинаем, не жалея:

Всюду, где б их ни застали,
Дома, в клубе, в балагане,
За пером, смычком иль кистью,
В министерстве, в ресторане,

Спящих, бодрствующих, пьющих,
Трапезующих, cacando,
Недугующих, плененных,
Чуть живых… flebotomando.

Проклинаем во всех членах,
В сердце, чреве и глазницах,
В волосах, ногтях и жилах,
В бакенбардах и ресницах…

Всюду их найдет проклятье
И предаст в жилище беса:
Так клянем детей мы блудных
Окаянного прогресса…»

И собратья с дружным плеском
«Так и будет» повторили,
И все подписью формальной
Акт проклятья закрепили.

162. АХ, ГДЕ ТА СТОРОНА?.

Ах, где та сторона,
Где был нем сатана
                Века?
Где знавал стар и млад
Наизусть «Аммалат —
                Бека»?
Где наш ярый прогресс
Был для всех темный лес,—
                Братцы,
И всю Русь обучал
Дед Кайданов, как знал —
                Вкратце;
В одах ставил поэт
Вместо Феба в куплет —
                Фебус,
А князь Рюрик не мнил,
Что в науке он был —
                Ребус;
Не пугались мы мглы,
Не стучали столы
                Юма,
Гласность в люльке спала,
Хоть и с гласным была
                Дума;
Акций бурный поток
Вырывать нам не мог
                Ямы,
И на свой идеал
Новый Нестор писал
                Драмы;
Не смущались умы,
Как пел Глинка псалмы
                Слезно,
И нас трагик пленял,
Как порой завывал
                Грозно;
К преньям гласным суда
Мы не были когда
                Падки,
И с крестьян становой
Драл весной и зимой
                Взятки;
Взятки были в ходу,
Жил исправник в ладу
                С роком,
Зимний ветер не знал,
Что Невой он гулял
                Боком;
Дни, когда нашу речь
Муж грамматики — Греч
                Правил,
А Булгарин Фаддей
Сильных мира людей
                Славил.
В этот век золотой
Наш смущали покой
                Реже.
Где же та сторона?
Други! те времена
                Где же?

163. ПАРНАССКИЙ ПРИГОВОР

Шум, волненье на Парнасе,
На Парнасе все в тревоге,
И, смущенные, толпами,
На совет сбирались боги.
С гор заоблачного Пинда
И с вершины Геликона
Боги мчатся в колесницах
По призыву Аполлона.

Для чего ж богов собранье
На заоблачном Парнасе?
Кто сей смертный, с тусклым взглядом,
Прилетевший на Пегасе?
Кто он — вялый и ленивый,
Неподвижный, как Обломов,
Стал безмолвно и угрюмо,
Окруженный тучей гномов?..

И божественные гости,
Полукругом став у трона,
С нетерпеньем ждали речи
От красавца Аполлона.
И сказал он: «Смертный! молви:
У богов чего ты просишь?
На земле своей далекой
Ты какое званье носишь?»
И ответил смертный: «Русский
Я писатель! На собрата
Приношу донос вам, боги,
И молю вас — в наказанье
С обвиненным будьте строги.
Он, как я, писатель старый,
Издал он роман недавно,
Где сюжет и план рассказа
У меня украл бесславно…
У меня — герой в чахотке,
У него — портрет того же;
У меня — Елена имя,
У него — Елена тоже,
У него все лица также,
Как в моем романе, ходят,
Пьют, болтают, спят и любят…
Наглость эта превосходит
Меры всякие… Вы, боги,
Справедливы были вечно,