Лишь один вопрос есть В следующем роде: Так к какой же Бланка Отнести породе?
175. 1-е ЯНВАРЯ
Нового года лишь вспыхнет денница, С раннего часа проснется столица.
В праздничный день никого не смутит, Стонет ли ветер иль вьюга крутит,
Хлещет ли снегом в лицо непогода — Всюду на улицах волны народа;
Мчатся кареты то взад, то вперед, Смело шагает везде пешеход,
Словно с плеча его спала забота, Словно свершилось великое что-то,
Словно сегодня — не то, что вчера… Город проснулся и ожил с утра.
Хмурые лица — свежей и пригожей: Барин в медведях, в тулупе прохожий,
Женщин головки в замерзшем окне… Только невесело что-то всё мне…
Право, не знаю — от зависти, что ли,— Только смотреть не могу я без боли
И без досады на праздный народ: Что же вас тешит? что жизнь вам дает?
Что веселитесь, беснуетесь что вы? Дай-ка взгляну я на ваши обновы
И, замешавшись в толпе без труда, Ближе на вас погляжу, господа!
Вот вы скользите по гладкой панели: Сколько ж обновок на вас, в самом деле!..
Золотом шитый швейцар у дверей, Яркие канты потертых ливрей,
Кружева модниц, рубины булавок,— Вот и герои Милютиных лавок,
Баловни счастья и щедрой судьбы… Как металлически светят их лбы!
В лицах читаешь всю важность их целей: «Устриц бы свежих, да свежих камелий!..»
Блеском нарядов смущается глаз — Бархат, и соболь, и мягкий атлас,
Только ходи да записывай цены… Моды столичной гуляют манкены,
И усмиряет капризный мой сплин Выставка женщин, детей и мужчин.
Долго портные, модистки, торговки Шили им к празднику эти обновки;
Жаль, что не шьют они новых идей — Вот бы примерить на этих людей,
В мысли здоровой дать лучшую моду — Как бы пристало-то к новому году!
Право, пристало бы… но, говорят: Нам не к лицу незнакомый наряд…
Дальше смотрю я… фельдъегерь несется, В ветхой шинельке чиновник плетется,
Тащит под мышкой старуха салоп, Ванька, качаясь, заехал в сугроб,
И пред толпой разодетой, богатой Тянет шарманка мотив «Травиаты»,
Плачет в сказанье каких-то потерь… Вот и питейного здания дверь.
Дровни подъехали, словно украдкой, Пар от мороза стоит над лошадкой,
Входит в питейный, с оглядкой, бедняк, Чтоб, заложив свой последний армяк,
Выпить под праздник, забыться немного: Завтра опять трудовая дорога,
Серые будни и ночи без сна. Как не хватить зелено́ва вина!..
Тут, одержим публицистики бесом, Думал смутить бедняка я прогрессом,
Думал блестящий прочесть монолог: «Пьянство-де страшный, великий порок,
Нового дела приспела минута…» Но посмотрел — и замолк почему-то
И, как пристыженный школьник иной, С новой досадой побрел я домой.
176. ОТЦЫ ИЛИ ДЕТИ? ПАРАЛЛЕЛЬ
Уж много лет без утомленья Ведут войну два поколенья, Кровавую войну; И в наши дни в любой газете Вступают в бой «Отцы» и «Дети», Разят друг друга те и эти, Как прежде, в старину.
Мы проводили как умели Двух поколений параллели Сквозь мглу и сквозь туман. Но разлетелся пар тумана: Лишь от Тургенева Ивана Дожда́лись нового романа — Наш спор решил роман.
И мы воскликнули в задоре: «Кто устоит в неравном споре?» Которое ж из двух? Кто победил? кто лучших правил? Кто уважать себя заставил: Базаров ли, Кирсанов Павел, Ласкающий наш слух?
В его лицо вглядитесь строже: Какая нежность, тонкость кожи! Как снег бела рука. В речах, в приемах — такт и мера, Величье лондонского «сэра»,— Ведь без духов, без несессера И жизнь ему тяжка.
А что за нравственность! О боги! Он перед Феничкой, в тревоге, Как гимназист, дрожит; За мужика вступаясь в споре, Он иногда, при всей конторе, Рисуясь с братом в разговоре, «Du calme, du calme!» — твердит.
Свое воспитывая тело, Он дело делает без дела, Пленяя старых дам; Садится в ванну, спать ложася, Питает ужас к новой расе, Как лев на Брюлевской террасе Гуляя по утрам.
Вот старой прессы представитель. Вы с ним Базарова сравните ль? Едва ли, господа! Героя видно по приметам, А в нигилисте мрачном этом, С его лекарствами, с ланцетом, Геройства нет следа.
Он в красоте лишь видит формы, Готов уснуть при звуках «Нормы», Он отрицает и… Он ест и пьет, как все мы тоже, С Петром беседует в прихожей, И даже с горничной, о боже!