Поэты «Искры». Том 2 - Страница 11

К оглавлению

11
           Играть готов идти.


Как циник самый образцовый,
Он стан madame де-Одинцовой
           К своей груди прижал,
И даже — дерзость ведь какая,—
Гостеприимства прав не зная,
Однажды Феню, обнимая,
           В саду поцеловал.


Кто ж нам милей: старик Кирсанов,
Любитель фесок и кальянов,
           Российский Тогенбург?
Иль он, друг черни и базаров,
Переродившийся Инсаров —
Лягушек режущий Базаров,
           Неряха и хирург?


Ответ готов: ведь мы недаром
Имеем слабость к русским барам —
           Несите ж им венцы!
И мы, решая всё на свете,
Вопросы разрешили эти…
Кто нам милей — отцы иль дети?
           Отцы! отцы! отцы!

177. ПРОСЬБА


Я, жены севера, ныне с участием
К вам обращаюсь с благими советами,
Ваше развитье считая несчастием,
Вашу ученость — дурными приметами.


Пусть перед мудростью женскою муж иной
Рад предаваться в душе умилению,—
Встретясь с Авдотьей Никитишной Кукшиной.
К новому я прихожу убеждению.


Женщины севера, в помыслах строгие,
Анны, Варвары, Лукерьи и Софии!
Бойтесь вы физики, эмбриологии,
И математики, и философии.


Бойтесь, как язвы, якшаться с студентами,
В Думе на лекциях, в аудитории;
Но развлекайтесь нарядами, лентами,
Вместо всеобщей и русской истории.


Лучше держитесь порядка вы старого!
Скучно ведь думать и чувствовать заново.
Замуж дите — но не за Базарова,
А уж скорее за Павла Кирсанова.


Знайте, о женщины: эмансипация
Лишь унижает сословье дворянское;
Вдруг в вас исчезнет опрятность и грация,
Будете пить вы коньяк и шампанское.


Сбросив наряды душистые, бальные,
Станете ногти носить безобразные,
Юбки, манишки, белье некрахмальное
И разговаривать точно приказные.


Нет, позабудьте все пренья бесплодные,
Будьте довольны, как прежде, рутиною;
Вечно нарядные, вечно свободные,
Бойтеся встретиться с мыслью единою.


Чем утомляться в ученых вам прениях,
Лучше хозяйкою быть полнокровною,
«Дамой, приятной во всех отношениях»
Или Коробочкой, Дарьей Петровною.

178. ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ПРИГОВОР
(ОРФОГРАФИЧЕСКАЯ ЛЕГЕНДА)


Посреди огромной залы,
Где скользит вечерний свет,
Грамотеи-радикалы
Собралися на совет.
Бродит мысль по лицам важным,
Хмуры брови, строгий вид,—
И лежал пред мужем каждым
Букв российских алфавит.
Час настал, звонок раздался,
И суровый, как закон,
Перед обществом поднялся
Председатель Паульсон.
Двери настежь, и квартальный
Вводит связанную рать —
Букв российских ряд печальный
Счетом ровно тридцать пять.
Для позора, для допросов
Привели на стыд и срам
Буквы те, что Ломоносов
Завещал когда-то нам.
Не скрывайте ж тайных мук вы,
Не сжимайте бледных губ;
Не одной прекрасной буквы
Мы увидим хладный труп.
Первый враг ваш есть Кадинский.
Он, о ужас! (смех и крик)
Думал шрифт ввести латинский
В благородный наш язык;
И, отвергнутый советом,
Чуть не пролил горьких слез…
Но постойте: в зале этом
Начинается допрос.
«Буква Ять!»
                И мерным шагом,
Глаз не смея вверх поднять,
Перед всем ареопагом
Появилась буква ять.
Как преступница, поникла
И, предвидя свой позор,
От новейшего Перикла
Слышит смертный приговор:
«Буква жалкая! Бродягой
Ты явилась в наш язык,
Сам подьячий за бумагой
Проклинать тебя привык,
За тебя лишь называли
Нас безграмотными всех;
Там, где люди ять писали,
Е поставить было грех.
Даже избранную братью
Педагогов (крики: вон!)
Допекали буквой ятью
С незапамятных времен.
Так в тебе гермафродита
Мы признали, — и теперь
Выдти вон из алфавита
Приглашаем в эту дверь!»
Ниц склонясь, как хилый колос,
Ять уходит.
                   «На места!»
Раздается новый голос:
«Шаг вперед, мадам Фита!
Так как с русским человеком
Кровной связи нет у вас,
То ступайте к вашим грекам…»
Но Фита вдруг уперлась:
«Мир ко мне неблагодарен!»
Дама рвется, вся в поту:
«Даже сам Фаддей Булгарин
Век писался чрез фиту.
Вашу верную служанку
Не гоните ж…» (резкий звон).
И несчастную гречанку
На руках выносят вон.
Та же участь ожидала
Букву Э и Ер и Ерь:
Стража вывела из зала
Их в распахнутую дверь.
Потеряв красу и силу,
Всем им в гроб пришлося лечь,
И теперь на их могилу
Ходит тайно плакать Греч.

179. ПОСЛЕДНИЕ СЛАВЯНОФИЛЫ
(ЕЩЕ СВЕЖЕЕ ПРЕДАНИЕ)


Когда в челе своих дружин,
Победу празднуя заране,
Стоял Аксаков Константин,—
Мужали духом все славяне.


«Маяк», дремавший столько лет,
Вновь проявил свой голос смелый,
И «Москвитянина» скелет
Забыл в гробнице саван белый.


Пронесся клик: «О смелый вождь,
Пробей к народности ты тро́пу,
Лишь прикажи: каменьев дождь
11