И беседы их велись
Про дела былые.
И бунтует и кричит
Громко шайка эта,
Что теперь уже молчит
Старая газета.
И ватага эта зла
И ломает стулья,
Что их главная пчела
Выбыла из улья;
Что теперь им ходу нет
И карманы голы;
Что теперь коварный свет
Жаждет новой школы;
А что их давно не чтут
И труды их — боже! —
На Толкучем продают
С хламом на рогоже.
В заседаньи был нахал
И кричал без складу,—
Вот который сочинял
Для волос помаду;
Куплетист он и актер,
В старенькой бекеше,
Остроумие протер
Он себе до плеши.
Был еще тут драматург,
Очень злой и хворый,
В оны годы Петербург
Восхищал который.
Много было тут персон
И больших талантов,
И булгаринских времен
Хилых фигурантов.
Собралися и поют —
И кружок их тесен;
Много было спето тут
Очень старых песен:
«Боже мой! теперь во всем
Голая натура,
Ах! пропахла мужиком
Вся литература!
И писателей у нас
Развелось так много;
Всякий лезет на Парнас,
Без наук и слога.
И журналы издают
Всё молокососы
И преважно задают
Новые вопросы.
Для возвышенных вещей
Их таланты слабы,
Только слышишь запах щей
Да крестьянской бабы.
Ну, пожалуй, выводи
Чернь, но для потехи;
Да приличьем огради
И зашей прорехи.
Напомадь и причеши,
Скинь им сапожищи;
А потом и опиши
Как-нибудь почище.
Например: мужик живет;
Не горюя, пашет,
Про любезную поет,
И поет, и пляшет;
Отработав — вечерком
Ходит в хороводе…
Отчего же бы в таком
Не писать вам роде?
А то что у вас? — во всем
Голая натура,
Ах! пропахла мужиком
Вся литература!..»
В ресторан со всех сторон
Собралися братья;
Слышны ахи, слышен стон,
Слышатся проклятья.
Секта эта новый век
И пилит и режет;
В ресторане человек
Слышит стон и скрежет
И, крестясь, отходит прочь,
Но не молкнут ахи…
И младенцы в эту ночь
Вздрагивали в страхе…
391. ТОВАРИЩУ
Товарищ, не ропщи!
Хоть мы с тобой иззябли
И лишь пустые щи
Едим, как мизерабли;
Пускай у богачей
В роскошном бельэтаже
Уха из стерлядей,
Сюпремы и потажи;
Пусть к ним судьба добра,
Палаты их нагреты;
Пусть им кроит Сарра
И брюки и жилеты,
А мы бежим с тобой
К российскому тайлёру —
Какой уж тут покрой,
Лишь только было б впору!
Пускай богач несет
Мешки в ломбард, для росту,
А мы же свой доход
Несем подальше к мосту!
Зато ведь богачам
Подагрой сводит ногу,
А мы, привыкши к щам,
Здоровы, слава богу!
На днях вот богача,
От преизбытка пищи,
При помощи врача
Стащили на кладбище;
Какой был крик и вой —
Пересказать нет средства!
Ну, точно на Сенной,—
Из-за его наследства.
Придет пора и нам!
Но мы с тобой, дружище,
Отправимся к отцам
Без шуму на кладбище,
Потащат нас с двора
На скорбной колеснице…
Addio! фельдшера
Обуховской больницы.
392. ЧИЖИК
На грош не верят в лавке,
Начальник строг и лют,
И мне, увы! прибавки
За службу не дают;
От службы хуже кия
Иссох я — ну хоть брось!
А между тем другие
Всё лезут врозь да врозь…
Болтают, что начальник
Не прочь подчас того…
На днях вот умывальник
Он взял у одного,
А у другого дрожки
Взял нынче по весне…
По этой вот дорожке
Пройтись бы надо мне…
Ох! смертная охота,
Да участь-то горька:
Ведь из вещей всего-то
В каморке бедняка
Лишь пара ветхих книжек,
Гитара, да пенсне,
Да мой приятель-чижик,
Висящий на окне.
«Постой, постой!.. вот штука!..—
Я вскликнул в тот момент.—
Начальнику снесу-ка
Я чижика в презент;
Признаться, тяжело мне
Расстаться было с ним:
Он другом был в Коломне
Единственным моим!»
Ах! сняв с окошка клетку,
От горести дрожа
И завернув в салфетку
И клетку и чижа,
Расстроен, с мутным взглядом,
Крепясь от горьких слез,
К начальнику я на дом
Чиликалку понес.
Увидевши, что ношей
Я был обременен,
Начальник мой хороший
Прислугу выгнал вон;
И стал со мной — о диво! —
Любезен не в пример
И вопросил учтиво:
«Что это — несессер?..»
«Нет-с, — говорю я, — клетка;
А в клетке чижик…» — «Что-с? —
Сказал начальник едко,
Задравши кверху нос.—
Вы думали, что взяткой
Прельщусь я! — крикнул он.—
Ах вы, мальчишка гадкий!..
Извольте выйти вон!..»
И, право, уж не помню,
Как в милые края,
В любезную Коломню
С чижом вернулся я.
Поступок неуместный