Поэты «Искры». Том 2 - Страница 74


К оглавлению

74
(Показывает ему какую-то статью.)

Громека

Что? невежда я и школьник?!
           (Громовым голосом.)
Ну так слушай, Невский град:
«Современник» есть крамольник!
Нигилизм — ужасный яд!

Достоевский

            (Краевскому)
А меня на «почве» милой
Оскандалили!

Краевский

(меланхолически)
                  Грущу…

Достоевский

Ну, да я сберуся с силой:
Купно с Федором отмщу
Иль Косицу напущу!

Голоса благонамеренных из атмосферы

Сей журнал — исчадье мрака!
В нем хозяин — сатана!

Краевский

Так, друзья мои; однако
Толщина-то, толщина!

400. ПОСЛЕ ПЕРВОГО ЧТЕНИЯ г. ЮРКЕВИЧА ПО «ФИЛОСОФИИ»

Грянул гром не из тучи…


Ах я грешник окаянный!
Я себя в восторге чистом
До сегодняшнего полдня
Называл матерьялистом.


Был я к Бюхнеру привязан,
Покоряясь общей моде,
И читал его девицам
В запрещенном переводе.


Наводил на дам московских
Больше, чем все черти, страха,
Проповедуя идеи
Молешотта, Фейербаха!


Но ко мне внезапно в душу
Благодать сошла господня:
Мне Юркевич многоумный
Свет ее открыл сегодня.


Доказал он мне — о небо,
Я предвидеть это мог ли! —
Психологии незнанье
В обожаемом мной Бокле!


Горько плачь, несчастный Бюхнер,
Достодолжную острастку
Обещает дать тебе он,
Сняв с твоей системы маску!


Для девиц и дам московских
Ты не будешь страшной тенью,
Не привьешься гнойной язвой
К молодому поколенью!


Вот тебе пример: навеки
Я прощаюся с тобою,
Породнил меня Юркевич
С философией иною;


Почитать я буду старших,
Полон к ним благоговенья,
И в великий пост намерен
Справить ровно два говенья!

401. ГЛАВЫ ИЗ «БЛАГОНАМЕРЕННОЙ ПОЭМЫ»

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ


Слава нам! В поганой луже
Мы давно стоим,
И чем далее, тем хуже
Мы себя грязним!

Конрад Лилиеншвагер
3

«Велика и обильна родная земля» —
          Мы читали из школьных тетрадок;
«Но порядка в ней нет» — прибавлялось; теперь
          Положительно есть и порядок.


Не угодно ль взглянуть — поразительный вид:
          Вот народ в шестьдесят миллионов,
Что в любви и примерном согласьи живет
          Под эгидою мудрых законов.


Всем известно, на праве основан закон…
          Как бы здесь мне хотелося здраво
Бросить взгляд на идею, значенье и цель
          Высоко мною чтимого права.


Изъяснил бы весьма юридически я,
          Что спасительна порка для вора,
Как толкуют Капустин, Чичерин Борис
          И юристов немецкая свора.


Но боюсь от предмета отвлечься… К тому ж
          И «причин независящих» бездной
Руководствуюсь я… Так не лучше ль опять
          Возвратиться к отчизне любезной?


Мы сказали, порядок у нас и во всем
          Равновесие сил разнородных:
В низших классах наивная честность, зато
          Есть лукавство рабов в просвещенных.


Все сословья концерт у нас общий дают;
          Что за звуки! разлив их так ровен,
Так приятно согласен! В гармонии нам
          Уступают Моцарт и Бетговен!..


Это точно, была роковая пора,
          Взволновались однажды мы очень,
В оны дни, как солидные лица свои
          Удостоивать стали пощечин.


Жажда плюх, как известно, пришла из Москвы:
          Там, великих начал провозвестник,
Первый начал валять по ланитам себя
          Джентельмен раздражительный «Вестник».


Мудрый Кокорев в такт ему вдруг заушил
          Тучный лик свой, и вслед им Погодин
Энергично взялся за ланиты свои,
          Находя, что сей акт благороден.


Петербургу понравилось это; и мы
          Года два перед взором Европы
Колотили себя и в то время нашли,
          Что не надо и розог!..


(Говорят — не ручаюсь за верность молвы, —
          Что в те бурные дни из аптеки
Для целения арнику больше всего
          Отпускалось Степану Громеке.)


Воспевали поэты в высоких стихах
          Заушения подвиг отменный
И пророчили нам, что в грядущем за то
          Вознесемся мы в целой вселенной…


Появились, однако, тогда ж господа,
          Что немножко в скептическом духе
Объясняли всеобщую жажду — себе
          Задавать с наслаждением плюхи.


Эти скептики нам утверждали, что мы,
          Потеряв на ланиты чужие
Наше прежнее право, себя по щекам
          Принялись колотить, как шальные!


Впрочем, плюхи звучали… и стихли потом;
          Раздалась на железной дороге
Вновь одна, но уж та по чужому лицу,
          И — порядок остался в итоге!
74